class="p1">Минута.
Другая.
Петр Алексеевич, казалось, чуть дышать не перестал от напряжения. Особенно заметив, как заволновался фланг.
Но наконец появился Меншиков.
И, не медля ни мгновения, бросился в атаку. Первым. А следом уланы и карабинеры. Держа клинки для укола.
Сшибка.
И понеслась собачья свалка.
Классическая. И крайне невыгодная для русских, которые к ней совсем не готовились.
Но деморализация шведской кавалерии и полное окружение сделало свое дело. Всадники больше пытались вырваться, чем рубится. А уланы и карабинеры, пользуясь ситуацией, активно стреляли из своих пистолетов. В упор практически.
Да и пехотинцы не плошали.
Орудовали штыками вполне достойно.
Так что остатки шведской кавалерии уничтожили очень быстро. Буквально в считанные минуты. Изрубили, искололи или застрелили. Всего нескольким сотням удалось уйти через заросли. Да и то — две трети из них вышли пешими. Лошади во время скачки по лесу ноги переломали или еще как повредились…
Заминка.
На добрые полчаса.
Русская пехота приводила себя в порядок. Это и позволило Карлу контратаковать. Первым. Так что сошлась русская и шведская пехота всего на двести шагов далее этого пролеска.
Вот русская пехота остановилась.
Залп.
Залп.
Залп…
Семь залпом выдали они в сторону наступающих шведов, немало умыв их кровью. Правда не со ста шагом, а начав стрелять раньше. Все-таки очень плотный боевой порядок на них наступал.
Войска Карла не дрогнули.
В этот раз он поставил вперед природных шведов. Рассчитывая на их стойкость. И они не подвели.
Вышли на залп.
Дали его как могли, упрежденные залпом русских.
И ринулись в рукопашную.
Чего уж тут играться? На двадцати шагах то?
Началась мясорубка.
И на том фланге, куда ранее ударили кавалеристы, все сразу пошло не так. Здесь вместо двенадцати шеренг едва пять насчитывалось. Да и сам полк, принявший удар, находился на грани морального кризиса. Слишком большие потери.
Посему шведы его и пробили.
Просто продавили.
Сразу.
Словно горячий нож в масло вошли.
Начав проходить в тыл русских войск и охватывать их.
Меншиков, который приводил в порядок свою кавалерию после тяжелой драки, опять не растерялся. Взял своих карабинеров и повел на врага.
По эскадрону развернув.
Те подъезжали шагов на двадцать.
Давали залп картечью из карабинов.
И резко отворачивая вправо, отходили в сторону.
Потом бил следующий эскадрон.
Потом еще.
И еще.
И так пока не отстрелялся последний.
К тому времени на этом фланге творился ад. Больше двух тысяч выстрелов картечью из карабинов почти в упор седлал свое дело. Прорвавшиеся шведы полегли. А сам этот фланг их очень сильно ослаб. Истончился.
Вот туда уланы и ударили.
Поведя своих коней прямо по телам раненых и убитых.
Это было непросто.
Приходилось очень жестко изгаляться над конями. Но они пошли.
И легко прорвали эту жидкую цепочку из трех оставшихся линий. Просто продавив массой.
Раз.
И в тыл шведской пехотной формации вывалили уланы.
Много. Больше двух тысяч.
А следом полезли карабинеры.
Что и стало последней каплей. Войска Карла побежали.
Теперь уже окончательно утратив моральный дух и всякую стойкость. Тем более, что им никак не удавалось продавить русскую пехоту в рукопашной схватке.
Да, они хорошо орудовали шпагой.
Но им противостоял хорошо натренированный и организованный пехотный строй, отменно орудующий штыками. Первая линия держала мушкет со штыком перед собой. Что само по себе для шпаги плохо. Дистанция удара то у нее сильно меньше.
Шведы пытались навалиться. Продавить.
Но первую линию поддерживала вторая и третья. Коля штыками через голову своих товарищей. Сверху. Словно древние гоплиты копьем.
Это поначалу породило страшную резню, а потому, буквально в течение минуты, организовало зону отчуждения перед русской пехотой. Позволив ей шаг за шагом давить и оттеснять шведов.
Первый шаг неприятеля назад.
Второй.
Третий.
И тут в тыл хлынула русская кавалерия…
И они побежали.
Сам Карл побежал, увидев это…
Глава 7
1703 год, июнь, 15. Москва — Версаль
— Василий Васильевич, — вполне благодушно произнес Алексей, увидев входящего в гостиную Голицына. Как раз к завтраку. — Рад что ты нашел время ко мне зайти. Да еще так рано. Слышал уже новость?
— Да. Вся Москва уже гудит как встревоженный улей. — улыбнулся тот, присаживая за стол.
— Жаль, что голубиная почта немногословна.
— Со дня на день должен прибыть гонец с депешей. Но это не так важно. Мало кто надеялся на победу. Вот что ценно.
— Надеюсь, эта победа снизила увлеченность нашей аристократии заговором?
— Сложно сказать. Я пока не слышал ни о каких новых встречах. Но, рискну предположить, что да. Против победоносного царя глупо интриговать. Да и о твоей роли в этой победе никто секретов не делает.
— Никаких подвижек пока?
— Пока — да.
— Со старообрядцами тоже?
— Я переговорил кое с кем из влиятельных старообрядцев. Их твоя позиция заинтересовала. Им понравилось то, что ты хочешь договариваться и готов пойти на определенные уступки. Особенно их душу тронули твои слова про Никона и Аввакума.
— Это отрадно слышать.
— Но есть и сложности. Мне подтвердили, что знают о твоих попытках выйти на кого-то, кто мог бы представлять старообрядцев. Да вот беда — нет такого человека. И быть не может. Они очень сильно разобщены. Множество общин. С кем-то получится договорится, а с кем-то и нет. Те же беспоповцы вполне себе живут и менять свою жизнь не спешат. Им новые попы без надобности. Да и в отдельных общинах такие священники, что лучше бы там не было никаких.
— И как они видят решение этого вопроса?
— Им нужно время, чтобы договорится между собой. Хотя бы среди тех, кто готов. Но речи тут обо всех не будет.
— Сколько? Какая доля старообрядцев готова сесть за стол переговоров?
— Пока сложно сказать. Нужно время. Сейчас мы можем лишь гадать.
— Я готов дать им время. Но под гарантии.
— Какие же?
— Пока они пытаются договориться промеж себя, они поклянутся именем Всевышнего и своим спасением не участвовать ни в каких делах против царя или державы. А буде то увидят или уличать — доносить немедленно. Особливо касаясь своих шалунов и каких иноземцев, что мутят воду.
— Это… сложно.
— В чем же сложность? Если они готовы сесть за стол переговоров, то этим они признают Петра своим царем. А значит и попытки его свергнуть или навредить державе его им не с руки. Разве не так?
— Так да не так. Как я уже сказал — они очень неоднородны.
— И что ты предлагаешь делать мне? Ждать до второго пришествия, пока они сговорятся? Может это через год случится. А может и через сто. Нет. Так дело не пойдет. Сам же видишь — за тридцать лет три раза выходили против. В любую заварушку супротив царя лезут.
— Не все же.
— А кто лезет? Ты назовешь общины?
Голицын замолчал.
— Пускай назовут общины, которые принимали участие в делах 1682, 89 и 98 годов. Остальным я дам пять лет на то, чтобы промеж себя сговорится.
— А что будет с теми, кого они назовут.
— Сам то как думаешь? — холодно произнес царевич.
— Там же женщины и дети. И далеко не все участвовали.
— И как ты хочешь, чтобы я с ними поступил? Понял и простил?
— Почему нет?
— Мне кажется мы начинаем ходить по кругу. Какая моя цель в этой ситуации? Прекратить раскол, который есть сильная внутренняя слабость. Ради этого я готов пойти на самые крайние меры. Потому что я — человеколюбивый христианин. И понимаю, что в случае если кто-то из этих общин все-таки преуспеет устроит в России Смуту, то погибнут люди. Много больше людей, чем всех старообрядцев вместе взятых. Наших людей. Эта ситуация — выбор из двух зол. Или сейчас тысяча, или потом миллион. Кого жальче? Да всех жалко! Только там тысяча, а там миллион.
— Это я понимаю. Смута… страшное было время.
— Вот. Но я, как я говорил уже, человеколюбивый христианин, и убивать не хочу. Поэтому ищу пути примирения. Я разве многого прошу? Чтобы все сели за стол переговоров и договорились. Уступая друг другу, как и положено христианам.
— Много. Не всех захотят.
— Так дайте мне
